Он нередко появлялся там, где проливалась кровь; собственно, он напоминал себе очередного ворона-попрошайку, но не мог ничего с этим поделать: следовал за черными птицами, словно состоял в их стае; следовал туда, где волк или другой зверь ловко поймал добычу. И не было у него выбора, кроме как умереть, но в душе его жил он прежний - свободолюбивый, гордый и оптимистичный зверь, чьим божеством была правда, а подспорьем - милосердие. Куда всё делось, куда? В душе сквозили дыры, из них темным гноем сочился цинизм, приправленный щепоткой здорового старческого яда; он слышал голоса и приписывал это старости, тому старческому маразму, что рано или поздно ласково и фамильярно обнимает за плечи. Не мог и не хотел верить самому себе, душил ростки отвращения к самому себе - шел отнимать чужую добычу; шел тусклым взором наблюдать за удачливым охотником, дожидаясь, пока тот насытится; дожидался своего времени - времени падальщика.
Ворон вывел его на пустырь: лесная поросль внезапно обрывалась, сменившись высокими и дикими травами, что пахли так пряно, так приятно, но сухо. Пару раз недовольно мотнув головой, подавив яростное желание чихнуть, зверь осмотрелся и заприметил полуразрушенную постройку, за которой начинались болота: белесый туман стоял низко, обволакивая и спасительные кочки, и опасные трясины, не делая поблажек для чужих, слишком пристальных, взглядов.
Ощутимо тянуло гнилью, но этот запах перекрывал другой, более лакомый: пахло птицей, пахло солоноватой кровью, веяло волчьим духом. Подходя всё ближе, ощущал настойчивый аромат тления, пыли - разрушенное жилище явно не собиралось стоять здесь вечность; балки покосились, стены заросли вьюном, мох влажными ладонями обнял нижнюю часть здания. Пару секунд рассматривая нечто громоздкое, явно бывшее чем-то надежным, волк не мог избавиться от ощущения, что тут пришел конец многим душам, что именно здесь, где он сейчас стоит, бесшабашно плясало пламя.
Покачав головой, прищурившись, он направился туда, где ему виднелся силуэт: к подножию здания, к густой тени, что ласково потрепала по загривку слабым ветерком. День обещал быть жарким, собственно, старика это не заботило: его худое тело спокойно переносила жару, он чаще мерз, чем негодовал на высокую температуру. Но яркость дневного светила раздражала; хотелось убраться в чащобу любимого волком Леса, спрятаться под тяжелыми еловыми лапами, что окрашены в траурный цвет - и забыться. Ведь никто не будет против, верно?
Взгляду предстала худощавая, пожалуй, небольшая волчица; её рыжина на секунду понравилась волку, после - стала глубоко противна - слишком резала тусклый и уставший от ярких красок взор. Глаза - светлые, зеленые, искрились тем самым, молодым огнем, что так претил теперь уставшем волку; он качнул головой, понимая, что полюбовно договориться не удастся; молодость - это горячая кровь, пылкие речи и совершенное неуважение к старости. Сухо кашлянув, дабы привлечь к себе внимание на мгновение, волк сел неподалеку, в тени; взглядом скользил по мертвой серой птице меж лап охотницы; ощутил предательскую слабость в лапах - лег, вытягиваясь и прикрывая глаза тяжелыми веками. Ждать он умел, но не любил.